Увы, справочники и прочие научные издания всегда находились в той же опасности, что и менее ученые книги. Как порезвился в них «бес опечатки»!
В книге Дмитрия Ивановича Менделеева «Бакинское нефтяное дело в 1886 году» число опечаток, кажется, было невелико. Но одна из них обрела долгую жизнь. Там среди прочего стояла такая фраза: «Крайне обязан также горному инженеру Семену Кузьмичу Квитке…» Но случилась опечатка, и благодарность была принесена не Квитке, а Квитко. И доныне во множестве энциклопедий, монографий, журналов упоминается инженер Квитко…
Перешагнем полстолетия с лишком. В 1947 году в московском Издательстве иностранной литературы увидел свет русский перевод книги Энрико Ферми «Молекулы и кристаллы». Среди опечаток в ней оказалась одна примечательная: утверждалось, что квантовые переходы молекул сопровождаются «испусканием свиста». Имелся в виду, конечно же, не свист, а свет.
Из воспоминаний сотрудника издательства Александра Гусева:
«Почти криминалистическое исследование провели. По всей редакционно–издательской цепочке. Выяснилось, что впервые „свист“ прозвучал в рукописи переводчика, представленной в редакцию. Опечатка той, самой первой машинистки, которая печатала с рукописного оригинала. И никто не заметил. А читали: редактор, опять машинистка, считчик, корректор–вычитчик, наборщик, корректоры типографии и издательства, вновь редактор, переводчик. Это в верстке, потом все то же в сверке, в чистых листах, в сигнале. Пропустили все…»
Сигнальный экземпляр уже был готов, дело оставалось за тиражом. Но книгу великого физика Ферми подписывал в свет другой великий физик — академик М. А. Леонтович, заведовавший физической редакцией издательства. И он настоял:
«„…Надо давать в список, — сказал Михаил Александрович. — Опечатки, они разные бывают, одни глупые, другие, как вот эта, я бы сказал, талантливая. Но давать надо все, что заметили“.
Я пытался объяснить то, что объясняли мне наши производственники. Что это задержит выпуск, что, мол, план есть план, что умному и так понятно, что, мол, принято давать лишь те, что меняют смысл и т. д.
Он слушал серьезно, как всегда, когда узнавал что‑то новое для себя. Потом сказал: „Это же хорошая книга. Как все, что написал Ферми. Ферми надо издавать все. Эти книги надолго. И как же можно не давать список опечаток, если уж их заметили. А задержка — это же дни, а книга — на годы. Здесь уступать нельзя“…»
Исправление было внесено в список опечаток.
И еще один случай из тех же лет. В 1949 году в Москве вышел в свет солидный и объемистый сборник «Наука и жизнь». Уровень сборника понятен из одного факта: его открывал своей статьей президент Академии наук СССР Сергей Иванович Вавилов. Другие материалы были не менее учеными. Но и опечатки удались на славу! Там, где речь шла о световых волнах, читатель мог узреть такое выражение: «область слишком чистых волн». Имелись в виду, конечно, частые волны. А в статье о геологии был такой абзац:
«С первого взгляда все кажется очень просто. Стоит только что‑то определить, затем произвести какие‑то математические вычисления, и точный вывод уже готов — быстро и легко определен возраст природы. На практике же получается совсем не так».
И действительно, совсем не так. Речь ведь на самом деле шла о возрасте породы, камня, а никак не природы. Да и мыслимое ли это дело для геолога — определить возраст природы?
К чести ученых авторов и издателей, они поспели обнаружить ошибки в процессе печати — и внести их в список опечаток на последней странице. Туда попала и еще одна поправка, не имевшая к опечаткам никакого отношения, но весьма характерная для того непростого времени.
«Напечатано:
Шел 1902 год. Еще не поднимались в воздух первые самолеты.
Следует читать:
Шел 1902 год. Еще не поднимались в воздух самолеты, кроме изобретенного в 1882 году русским конструктором А. Ф. Можайским».
Как же, забыть о Можайском! В годы борьбы с космополитизмом изобретатель был одним из тех русских героев, кого подняли на щит. И не беда, что аэроплан Можайского на самом деле не смог взлететь — приоритет должен быть за нами!
А вот еще разряд изданий, требующий от издателей высшей точности и аккуратности: статистические справочники. Одна перепутанная цифра — и картина меняется полностью! За примером далеко идти не надо.
В 1889 году Министерство внутренних дел провело однодневное статистическое исследование поднадзорной проституции в стране — и его итоги были напечатаны отдельным томом. Интереснейшая получилась книга, с десятками таблиц и сотнями цифр. Происхождение, образование, среднее количество проституток в борделях, даже возраст дефлорации — каких только сводок в ней не было! А вот национальный состав: как и можно было ожидать, среди проституток России было больше всего русских, а за ними с отставанием шли польки, еврейки, немки. Всего же национальностей насчитали тогда 46, включая испанок, турчанок, датчанок и самоедок.
Статистики постарались на славу. Но типографское воплощение их труда несколько снизило ценность добытой информации. Потому как число опечаток в книге явно превысило норму.
Краше всех вышла одна из сводных таблиц. В ней черным по белому было обозначено: в Санкт–Петербургской губернии 876 публичных домов, в Пермской — 383. А по Средней Азии и вовсе: в Самаркандской области 2610 борделей (прописью: две тысячи шестьсот десять), в Ферганской чуть поменьше — 1512, а уж в Семипалатинской области всего ничего — 510.
Сногсшибательные цифры, но вообще‑то очень загадочные: из других таблиц нетрудно увидеть, что во всей Российской империи статистики насчитали 1216 домов терпимости.
Разгадка, разумеется, читателю ясна: опечатки! Домов терпимости было не 876 и 383, а всего‑то 87 и 38. Не 2610, 1512 и 510, а 26, 15 и 5.
Что и говорить, заметная разница. Не знаю уж, был ли наказан за это редактор книги, младший редактор Центрального статистического комитета МВД А. Дубровский…
Что ж, опечатки попадаются в самых солидных, самых авторитетных, самых ученых изданиях. И имеют иногда неожиданные последствия. Долгое время считалось, например, что у небольшого российского города Луга есть два герба: один «под эгидой» Псковской губернии, другой — Костромской губернии. Но как же такое могло случиться? Конечно, границы губерний время от времени менялись, город мог переходить из одной губернии в другую — но чтобы Луга да в Костромскую? Ведь куда ближе Костромской Новгородская, Тверская, даже Ярославская!
Причина рождения второго герба — опечатка. И не где‑нибудь, а в авторитетнейшем Полном собрании законов Российской империи. В Костромской губернии числился «город Лух с уездом», и вот этому‑то Луху и был присвоен герб. Но составители Полного собрания напечатали название города неверно: вместо «Луху» — «Луге». Так Лух герба лишился, а Луга его приобрела.
Решено было не допустить ни одной ошибки. Держали двадцать корректур. И все равно на титульном листе было напечатано: «Британская энциклопудия».
Илья Ильф. «Записные книжки»
Ну а что же энциклопедии? Может быть, они сумели устоять в борьбе с «бесом опечатки»? Не верить же, в самом деле, смешной выдумке Ильи Ильфа — разве может в английском языке появиться слово «энциклопудия»?
Это и вправду выдумка. Но по сути вопроса Ильф прав: в отношении опечаток энциклопедии и энциклопедические словари тоже грешны. Как заграничные, так и отечественные.
Оставим за скобками забытые ныне энциклопедии, хотя и в них можно найти немало любопытного. (Во «Всенаучном (энциклопедическом) словаре» 1878 года, например, написано, что Генрих Гейне «как прозаик был остроумным и метким стариком». В перечне опечаток поправлено: не стариком — сатириком…) Но вот знаменитый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, флагман отечественных энциклопедий.
Берем первый том этого 86–томного издания. Сколько тут пищи для собирателя опечаток! Скажем, приводятся сведения об австрийских депутатах — и сообщено, что четыре депутата избираются «от торговых и промышленных камер». Попробуй догадаться, что в виду имеются торговые и промышленные палаты!
В том же томе статья про мыслителя и хироманта Агриппу Неттесгеймского содержит такую фразу: «поступив в военную службу, получил в чине капитана звание ревизора». Ревизор в средневековой армии — это что‑то особенное! А вот в типографии, печатавшей этот том, ревизия вполне могла быть, отчего и наборщику слово запало в душу. Только помянутый Агриппа получил звание не ревизора — рыцаря.
А еще в этом томе — новгородский архиепископ Мемарий (на самом деле Макарий), «северные» источники (вместо «серные»), «темнокоричневые» племена (конечно, «темнокожие»). И совсем замечательный «вторичный пропиленный алкоголь». Он на самом деле — вторичный пропильный. Но на слух простого человека «пропиленный» звучит как‑то вернее…
